hvrenja

Beet:

Вообще, это скумбрии, запеченные в фольге на костре, лежащие на осенней листве в Китаево. Scombers :

Почему я не художник. Фрэнк О’Хара Я не художник, я поэт. Почему? Я думаю лучше бы мне быть художником, но нет. Ладно, например, Майк Голдберг начинает картину. Я заглядываю. Садись и угощайся, говорит он.  Я выпиваю; мы выпиваем. Я поднимаю взгляд. “У тебя там САРДИНЫ“. “Да. Мне нужно там что-то“. “О“. Я ухожу и проходят дни и я снова заглядываю. Картина движется дальше, и я ухожу и дни проходят. Я заглядываю. Картина закончена. “Где САРДИНЫ“? Все что осталось лишь буквы. “Было слишком много“, говорит Майк. А я? Однажды я думал о цвете: апельсиновый. Я написал строку об апельсиновом. Вскоре это была целая страница слов, не строк. Затем другая страница. Там должно было быть больше, не об апельсиновом, о словах, о том как отвратителен апельсиновый и жизнь. Дни шли. Все это только проза, а я настоящий поэт. Мой стих окончен и я вообще не упоминал там апельсинового. Это двенадцать стихотворений, я назвал их АПЕЛЬСИНЫ. И

Шаг в сторону от них Фрэнк О’Хара Это мой час на обед, и я иду прогуляться мимо ветчинноцветных такси. Сначала, ниже по тротуару где рабочие насыщают свои грязные блестящие торсы сандвичами и Кока-Колой, с желтыми  шлемами на головах. Они защищают их  от падения кирпичей. Я уверен. Затем на авеню где юбки взметаются над коленями и вздуваются над решетками. Солнце горячо, но такси размешивают воздух. Я смотрю на сделки в наручных часах. Там кошки играют в опилках.                                     На Таймс Сквер, где знак вздувает дым над головой, и выше фонтан едва переливается. Негр с зубочисткой стоит в дверном проеме, вяло зазывая. Блондинистая хористка чмокает: он улыбается и трется подбородком. Все внезапно гудит: сейчас 12:40 Среды.          Неон в дневном свете - это великое удовольствие, как Эдвин Денби напишет, как и лампы горящие среди дня. Я останавливаюсь на чизбургер на УГЛУ ДЖУЛЬЕТТЫ. Джульетта Мазина, жена

Тринадцать способов смотреть на Черного Дрозда. Уоллес Стивенс I Среди двадцати снежных вершин, Единственным движением был Глаз черного дрозда. II Я был в трех умах, Как дерево В котором три дрозда. III Дрозд кружился в осеннем ветру. Это было малой частью пантомимы. IV Мужчина и женщина Едины. Мужчина, женщина и дрозд Едины. V Я не знаю что предпочесть, Красоту инфекций Или красоту инсинуаций, Дрозд свистит Или потом. VI Сосульки заполняли длинное окно Варварского стекла. Тень дрозда Пересекла его, оттуда и сюда. Настрой Оставил след в тени Неразличимой причины. VII О худой человек из Хаддама, Зачем представляешь ты птиц золотых? Разве не видишь как дрозд Вьется вкруг ног Женщины рядом с тобой? VIII Я знаю благородные говоры И ясные, неизбежные ритмы; Но знаю я, так же, Что дрозд заключен В то, что знаю я. IX Когда дрозд улетает из виду,

Красная колесная тачка Уильям Карлос Уильямс Так много зависит от красной колесной тачки остеклененной водой дождя по ту сторону белых кур. Перевод  The Red Wheelbarrow  by William Carlos Williams https://www.poets.org/poetsorg/poem/red-wheelbarrow

Хеллоуина начинался утром в Китаево. Где, в ожидании компании, которая прибыла туда раньше, я фотографировал звонницу... Не очень характерно для меня, быть может, но и не то что бы не имело ко мне отношения. Belfry in Kitaevo : Был у меня и более драматический вариант, но, все-таки решил запечатать письмо.)