перевод
КЛАУДИА РАНКИН
из Гражданина: "Ты в темноте, в машине..."
из Гражданина: "Ты в темноте, в машине..."
Ты в темноте, в машине, рассматриваешь просмоленную улицу проглоченную скоростью; он говорит тебе, что декан заставляет его нанять цветную личность, когда там и так полно отличных писателей.
Ты думаешь, что это, наверное, эксперимент и тебя проверяют или обратно оскорбляют или ты сделала что-то, что сообщает, что эта формулировка приемлема.
Почему ты чувствуешь себя в праве говорить мне это? Ты хочешь чтобы свет сменился на красный, или пронеслась полицейская сирена, что бы ударить по тормозам, ударить в машину впереди, рвануть вперед так быстро, что бы ваши лица внезапно оказались открытыми ветру.
Как обычно ты движешься прямо через момент с ожидаемой сдачей назад от того что было сказано ранее. Но не одно это противоречие вызывает головную боль; там так же и то, что у тебя есть и точка, которая не включает действий для подобных еще необжитых моментов, не случавшихся ранее, и это прежде, не является частью сейчас, когда ночь темнеет и сокращается время между тем где вы теперь и тем куда следуете.
/
Когда ты прибываешь к своему подъезду и глушишь машину, ты остаешься за рулем еще минут десять. Ты боишься ночи замкнутой внутри и кодированной на клеточном уровне и времени хочешь промыть себя с силой. Сидя здесь, уставившись на закрытую гаражную дверь, ты вспоминаешь как друг однажды сказал тебе, что есть такой медицинский термин - Джон Генриизм - для людей подверженным стрессам на почве расизма. Они загоняют себя до смерти пытаясь уловками все выбелить начисто. Шерман Джеймс, исследователь, который ввел термин, заявлял, что физиологические ставки высоки. Ты надеешься, что сидя в тишине, ты бодаешься с трендом.
/
Когда посторонний спрашивает, что вам за дело? ты просто стоишь там и смотришь на него. Он только что обратился к горланящим тинейджерам в старбаксе как к нигерам. Эй, я стою здесь, отвечаешь ты, не ожидая что он обязательно обернется к тебе.
Когда посторонний спрашивает, что вам за дело? ты просто стоишь там и смотришь на него. Он только что обратился к горланящим тинейджерам в старбаксе как к нигерам. Эй, я стою здесь, отвечаешь ты, не ожидая что он обязательно обернется к тебе.
Он держит закрытый бумажный стаканчик в одной руке и небольшой бумажный пакет в другой. Они же просто дети. Давай, нет нужды спускать на них весь ККК, говоришь ты.
Да ты чего, отвечает он.
Люди вокруг отрываются от своих экранов. Тинейджеры замолкают. Да я чего? Спрашиваешь ты, ощущая как раздражение начинает хлестать ливнем. Да, и что-то в том, что слышится в повторенном тобой упреке незнакомца, то, что обычно содержится в тоне обращенном к твоему партнеру, заставляет тебя улыбаться.
/
Мужчина спотыкается о ее сына в подземке. Ты чувствуешь как твое собственное тело вздрагивает. Он в порядке, но сукин сын идет себе дальше. Она говорит, что схватила незнакомца за руку и велела ему извиниться: я сказала ему посмотреть на ребенка и извиниться. И да, ты хочешь прекратить это, ты хочешь чтобы черный ребенок, сбитый на землю был замечен, что бы ему помогли встать на ноги, отряхнули, не отряхнул некто, кто даже не видит его, никогда не видел его, никогда, возможно, не видел никого, кто не является его отражением.
Мужчина спотыкается о ее сына в подземке. Ты чувствуешь как твое собственное тело вздрагивает. Он в порядке, но сукин сын идет себе дальше. Она говорит, что схватила незнакомца за руку и велела ему извиниться: я сказала ему посмотреть на ребенка и извиниться. И да, ты хочешь прекратить это, ты хочешь чтобы черный ребенок, сбитый на землю был замечен, что бы ему помогли встать на ноги, отряхнули, не отряхнул некто, кто даже не видит его, никогда не видел его, никогда, возможно, не видел никого, кто не является его отражением.
Чудесная вещь в том, что группа мужчин начинает выстраиваться у меня за спиной как флотилия телохранителей, говорит она, как вновь обретенные дядья и братья.
/
Новый терапевт специализируется на консультациях по травмам. Ты только что переговорила с ней по телефону. У ее дома есть боковые ворота, что ведут к заднему входу, который она пользует для пациентов. Ты спускаешься по дорожке, обрамленной с обеих сторон виргинской рексией и розмарином, к воротам, которые оказываются закрытыми.
Перед дверью звонок, это маленький круглый диск, который ты уверенно нажимаешь. Когда дверь наконец открывается, женщина стоящая там вскрикивает, верхушками легких, Убирайтесь из моего дома. Что вы делаете у меня во дворе?
Это как если бы раненый доберман-пинчер или немецкая овчарка обрели бы дар речи. И, наверное, отступая на несколько шагов, ты пытаешься объяснить ей, что у тебя есть договоренность. У вас есть договоренность? Затем она замолкает. Ой, говорит она, продолжая, ой, да, точно. Извините.
Мне очень жаль, очень, очень жаль.
/
Source: Poetry (March 2014).
Комментарии
Отправить комментарий