как-то без разницы, все уже было, так и что

Больше всего здесь был бы интересен комментарий, даже автокомментаррий, впрочем, все это как-то не очень важно. Разрозненные нити, так должно быть пишут выжженые или остановленные нейроны. Странные мысли, которые не то опаздали, не то не к месту, не то вообще непонятно о чем. Шансов собрать это в единую картину уже не представляется возможным, так что - дальше, видимо, это просто набор букв и слов.

Единорог поворачивает голову. Лес, еще укрытый темнотой, в переливах изумрудных стволов, их фиолетовых листьев, блестящей оранжевой травы, недвижим и звенит тишиной.

- Но ты расскажешь об этом?

- О чем?

- Ну, о том, о чем ты сейчас думал.

- Может быть. Может быть, однажды ты узнаешь об этом сама.

- Но ведь, это ужасно интересно, откуда берутся единороги.

- Единороги не берутся ниоткуда. Они плоды долгих историй, которые рассказывали сами себя себе самим, и заворачивались сами в себя, как ты заворачиваешься в одеяло.

- Но разве можно взяться из ниоткуда?

- Но мы с тобой и есть нигде, Муха. Сейчас из травы поднимутся бабочки, они всегда делают это перед восходом, их крылья, такие легкие и прозрачные, поймают своими сеточками первые лучи света, и лес превратится в общее удивительное мерцание.

- Но ведь мы с тобой как-то попали в этот лес?

- Этот лес, ты и я, и есть история единорога, которую он рассказывает сам себе.

 - И что же, теперь?

- Теперь? Мы станем светом, мягким утренним светом, что встает над этим лесом, заполняет его и нас.

Как много определений можно дать, как широко можно расшифровать этот мягкий утренний свет. Что каждый способен вложить в это понятие и остается ли одним и тем же оно для самого себя? Мягкий утренний свет начала жизни и мягкий утренний свет середины и мягкий утренний свет в ее конце – это все один и тот же свет, или все они различны? Нет, они видимо есть один и тот же свет, как воспоминание о некоем свете в начале, как всякое воспоминание в начале будет самым ярким, как самое первое впечатление – то, что делает его и впечатлением и первым, чем-то чего не было, но стало.

Дождь идет, а время то останавливается, то бежит. Здесь, в лабиринте, нет никакого особого направления ни для времени ни для пространства. Его прохождение обречено на провал – из него нет выхода, так как в него нет входа. Все уже замкнуто само на себя, и в таком виде, любые круги и их сочетания и переплетения имеют смысла не больше чем любые вообще вещи, и вещи отсутствующие, и те, что составляют лабиринт и те, что могли бы его составлять, но не составляют. О вещи, такие тождественные и такие непохожие, можно ли говорить о вас как о вещах важных, что без вас никак не обойтись, или о вещах неважных, что могли бы  быть заменены любыми другими, но что есть другое по отношению к вам, если не в вас дело. Значит, отсутствующие вещи можно отбросить, раз они еще не произошли, не составили лабиринта, но вещи, помещенные внутри лабиринта, придется рассматривать до тех пор, пока не получится хотя бы какой-то ряд, поддающийся анализу, и сам он расходящийся или сходящийся, уводит ли он куда-либо, или просто уводит от понимания, что не в вещах составляющих лабиринт дело.

Мысль, выходящая за пределы мгновения, много ли в тебе смысла, какого вообще смысла полна ты, сколько мгновений покрыла ты, пока проносилась и рождала другие мысли, и мысли рождали мысли и покрывали мгновения, и появилось время, и скрылся смысл, потому что разбился на мгновения и мысли, мгновения мгновений и мысли мыслей и мысли о мгновениях и мысли о мыслях. Дождь и сменяющее его солнце, тучи и раскрываемое за ними небо, еще все возможно и все уже случилось, если бы мы понимали смысл случившегося, понимали смысл случающегося и того что еще случится, то что было бы нужно делать нам, куда стремиться и чего желать, если наши стремления и желания не лежат за пределами этого момента, потому как за пределами момента никогда ничего не лежит.

Но ведь нужен некий персонаж с которым все это происходит, не может же быть такого, что все это происходит ни с кем, с кем-то кого мы не можем описать никак, кроме как самим собой, оказывающимся неописанным в истории, просто нечто выпущенное из рассмотрения слишком собирательное и от того доступное, и в то же время слишком общее.

Впрочем это не важно. Что если персонаж общ настолько, что невозможно вычленить его из этого пространства как некую самость. Где же его отличия, где, вообще, это самое его я. Ведь если нет никакого я – нет вообще никого, тогда где же тот, кто что-либо делает или говорит. Впрочем, впрочем. Возможно, именно он и находится за пределами момента, или, за пределами момента ничего не находится – он просто пребывает в другом моменте, и тогда, этот момент тот же самый, разниться может лишь я пребывающее в нем.

Чем однако лабиринт не есть город, почему город не есть лабиринт. Все ведь способно прийти к своей собственной метафоре в конце концов. Ведь и люди есть город и люди есть лабиринт, и может быть, даже в большей мере лабиринт чем сам город. 

Кажется все уже было, впрочем, чего еще только не будет, надо думать.

Вот я и думаю, так и назывался файл.