Muscovy duck

Про мускусных уток.

"...Чего уж! Давай, заводи свинэй!.."

Я расскажу тебе о мускусных утках. Смотри: они крупнее обычных, и, что бы о них кто ни думал – сильнее. Им подрезают крылья. Осенью, всякую птицу тянет на небо. А родина мускусных уток где-то не то в инчьи не то в ацтечьи, словом, в условном нигде - потому что, если в этих краях их зовут индоутками, то, в тех краях, что прислали обратно их, их московитскими утками называют: мускофвий дак. Когда я уехал отсюда, в начале лета, здесь не было никаких уток. Я снимал их на проезжих базарах в коробках, желтых комочков в коробках тоненький гвалт, индоутки, кстати, тихи, и такими же точно желтками пушистыми выводок появился здесь после меня.

Эти утки красивы – контрастны, и как-то по-странному цветны. Хотя, многие (да и я по началу) полагают, что это гибриды (их головы индюшины) – это древние виды, вполне обособленные, или,  другими словами, случившиеся без помощи посторонних. Говорят, что их индюшиные гребни-наросты, к старости пахнут мускусом – факт, известный старым писателям, но неизвестный молодым. Может быть, потому что мускусных уток не держат до старости? В общем, имя разнится от места и времени. Говорят, в первый раз их описывают в пятнадцатом веке среди всех прочих птиц, где-то там, в Южной Америке (куда каждая из них рвется, если крылья ей не подрезать).

Словом, с московией как и с мускусом та же двусмысленность что с инейцами и индюками. После второй мировой их, дважды, ввозили – на их некую, легендарно-северную, родину, откуда, их якобы вывезла единственная (москови компани), торговая компания в те времена в тех краях. Когда мускусные селезни с мускусными кряквами на рассвете тихо бегут по тропинке на озеро – мир замирает, как замирает он вечером, когда они тихо бегут по тропинке обратно. Я хотел рассказать бы о том, что случалось со мной параллельно от мускусных уток (я, кстати, совсем не представляю запах), но лучше – слушай про мускусных уток:

Трое где-то исчезли (ну знаешь, как это бывает: звери, природа), одного мы лечили (всякое с пробитой головой существо не ест, отползает в тень и к стене, - умереть в одиночестве). В такие моменты как этот, я испытываю ощущение стихотворения из школьного учебника и ничего не могу с этим сделать (или не делать, что я и делаю). На коленях у меня сидит кошка (можешь представить?) – я слишком и слишком другой человек, которому бы подошло выращивать мускусных уток. Одного я все так же не знаю: как я смог бы их резать? Так что, с моей хваткой в делах, утки бы доживали до старости, пахли бы мускусом, я узнал бы и рассказал, как въедается запах.

И как долго он держится даже без окон и крыш и дверей и не в зданиях, что ты помнишь.