К основному контенту

Бесплодная Земля

Бесплодная Земля
EBook

Беcплодная Земля

Wrong Time And Place Of Schekavitsa Tea Harvest Image by Hvrenja

ПОГРЕБЕНИЕ МЕРТВОГО
ИГРА В ШАХМАТЫ
ОГНЕННАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ
ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ

I. ПОГРЕБЕНИЕ МЕРТВОГО
Апрель - беспощаднейший месяц, множащий 
Сирени из мертвой земли, болтающий
Память с желанием, мешающий
Сонные корни с весенним дождем.
Зима нас держала в тепле, укрывая
Землю снегом забвения, питая 
Жизнь легкую сухими клубнями.
Лето дивило нас, проходя над Штранбергзе
С душем дождя; в колоннаде мы стали, 
И вышли на свет, в Хофгартене,
И выпили кофе, и час поболтали.
Bin gar keine Russin, stamm’ aus Litauen, echt deutsch.  
(Я не Русская, родом из Литвы, настоящая немка)
А когда мы были детьми, останавливались у эрцгерцога,
Моего кузена, он брал меня на санки,
И я боялась. Он говорил, Мари,
Мари, держитесь крепче. И мы неслись вниз.
В горах, вот где свободно себя чувствуешь.
Я читала, чуть не всю ночь, зимой на юг поеду.
Что есть корни впивающиеся, что ветви растущие
Из этого мусора каменного? Сын человеческий,
Ты не скажешь, не догадаешься, ты только и знаешь, 
Осколки разбитых обликов, где бьется солнце, 
И не дает убежища дерево мертвое, сверчок облегчения,
И сухой камень водой не звучит. Только 
Тень этой красной скалы есть,
(Так войди в эту тень скалы красной),
И я покажу тебе что-то отличное от. И
От тени, что утром бежит за тобой,
И от тени, что вечером встретит тебя;
Я покажу тебе страх в горсти пыли.
       Frisch weht der Wind   Свежий ветер дует
       Der Heimat zu,                   В сторону родимую 
       Mein Irisch Kind,           Дитя мое ирландское 
       Wo weilest du?                   Где ты есть теперь?
“Впервые ты дарил гиацинты мне в прошлом году;
Они звали меня гиацинтовой девочкой”.
- Уже когда вернулись мы, потом, из Гиацинтового сада,
Руки твои полны и волосы твои влажны, я не могу
Говорить, и глаза мои не способны, я никогда
Не жила и не умирала, и я ничего не знаю,
Глядя в сердце света, тишину
Öd’ und leer das Meer.
(Скучно и пусто Море.)

Мадам Сосострис, известная ясновидица,
Сильно чихает, тем не менее
Известна в Европе мудрейшей из женщин,
С колодой безнравственных карт, Здесь, говорит,
Ваша карта, утонувший Моряк-Финикиец,
(Вот жемчужины, были глазами его. Глянь!)
Вот Белладонна, Леди Скал,
Дама по ситуации.
Вот человек трехчленный, а вот Колесо,
А вот одноглазый торговец, а эта, та
Что пустая карта, что-то, что он несет на спине, 
Чего мне видеть нельзя. Я не найду
Повешенного. От воды бойтесь смерти.
Вижу толпы людей, идущие вкруг по арене.
Спасибо. Если увидите милую миссис Экитон,
Ей передайте, - я принесу гороскоп самолично:
В эти дни всякий должен быть осторожен.
Призрачный город,
Под коричневым смогом зимней зари,
Толпа, утекала сквозь Лондонский Мост, и так много,
Я не думал, что смерть загубила так много.
Вздохи, короткие и нечастые, выдыхались,
И каждый свой взгляд упирал себе под ноги.
Вверх по холму протекая и вниз по Кинг Вильямс Стрит,
До Сан Мари Вултонской, время держащей
Со звуком мертвенным на последнем ударе в девять
Там одного я увидел, узнал, остановил его, крикнул Стетсон!
Ты тот, кто был со мной на кораблях при Милае!
Тот труп, что садил ты в саду у себя в том году,
Взошел ли? Будет ли в нынешний год цвести?
Или тревожил постель его резкий мороз?
Ох, дальше пса держи, сей друг человечий рад
Его отрыть тебе когтищами назад!
Ты! hypocrite lecteur!—mon semblable,—mon frère!”
(лицемерный читатель! – мое подобие. – мой брат!)

II. ИГРА В ШАХМАТЫ
Кресло, в котором сидела она, как высеченный трон,
Пылало в мраморе, где стакан 
Вознесенный по штандарты окованные фруктовыми винами
Откуда золотой Купидон выглядывает
(Другой прячет глаза за крылом) 
Двоил пламя семисвечного канделябра
Отражая свет над столом пока
Блеск ее украшений рос встретить его,
Из атласных кофров, льющихся в безмерном изобилии;
В фиалах слоновой кости и цветного стекла
Раскрытых, таящих странные составные парфюмы ее,
Мазевые, порошковые, жидкие ли - беспокоящие, смущающие
И топящие в запахах чувства; развеянные в воздухе
Освежаемом из окна, воспаряющем
В толстеющих и долгих языках свечей,
Возносящих дым в лакуны,
Мешая их паттерны на кессонном потолке.
Большое море-дерево закормленное медью 
Обожженной зеленым и оранжевым, оправленное цветным камнем,
В чьем печальном свете плавал гравированный дельфин.
Над античной облицовкой проявлялось
Так видимо окно давило над сценой из сельвы
Превращения Филомелы, королем варварским
Столь грубо понужденной; уже здесь соловей
Пустыню полнил неприкосновенным гласом
Все плакала она, а мир бежал за ней,
В грязные уши “тиу тиу”.
И другие ссохшиеся пни времени
Со стен вещали; представляя формы
Выцветшие, тянущиеся, утишающие комнату закрытую.
Шаги запнувшиеся на ступеньке,
Под светом пламени, под кистью, ее волосы
Растянуты на огненные точки
Полыхающие в слово, затем дичайше неподвижны.
“Нервы мои не в порядке сегодня вечером. Да, не в порядке. Побудь со мной.
Поговори со мной. Почему вы никогда не говорите? Скажи.
О чем вы думаете? Что думаете? Что?
Я никогда не знаю, о чем вы думаете. Думай.”

Я думаю, мы все в норе крысиной
Где мертвый кости растерял свои.

 “Что то за шум?”
                       Ветер под дверью.
“Что это за шум теперь? Что это ветер делает?”
                       Ничего вновь ничего.
                                              “Вы
Не знаете ничего? Не видите ничего? Не помните 
Ничего? ”
        Я помню
                Вот эти жемчужины были глазами его.
“Вы живы или нет? Иль ничего в голове нет?
                                                         Но
О О О О этот Рэг Шекспировский —
Это столь элегантно
Так умно

“Что теперь мне делать? Что мне делать?
Я выбегу как есть, пойду по улице
С распущенными волосами, и так. Что нам делать завтра?
Что вообще нам делать?”
                          Горячей воды в десять.
И если дождь, так к четырем машину.
И будем в шахматы играть,
Безвекие глаза сжимая ждать стук в двери.
Когда муж Лил демобилизовался, я сказала, 
Я не подбирала слов, я сказала сама ей,
ПОТОРОПИТЕСЬ БУДЬТЕ ДОБРЫ ЭТО ВРЕМЯ 
Теперь возвращается Альберт, сделай себя чуть наряднее.
Он пожелает узнать, что ты сделала с деньгами что он дал тебе
Вставить ряд зубов. Он давал, и я была там. 
У тебя все они выпали, Лил, и купи наряд красивый,
Он говорил, клянусь, я терпеть не могу на тебя смотреть.
Больше не могу и я, сказала, а подумай о несчастном Альберте,
Он был в армии четыре года, он хочет веселиться,
И если ты не дашь ему, так другие, сказала. 
О, вот так, она сказала. Что-то такое, сказала я.
Тогда я знаю кого благодарить, сказала она, и кинула мне злобный взгляд.
ПОТОРОПИТЕСЬ БУДЬТЕ ДОБРЫ ЭТО ВРЕМЯ
Если тебе не нравится, можешь оставить так, сказала я, 
Другие оторвут и приберут, если ты не способна.
Но если Альберт уйдет, это не от недостатка общения.
Тебе должно быть стыдно, сказала, выглядеть столь древне. 
(А ей всего тридцать один.)
Тут я не могу помочь, она сказала, напряженно вытянув лицо,
Это их таблетки, я принимала, выкинуть, сказала.
(У нее уже пятеро, и полумертвый юный Джордж.)
Аптекарь сказал все будет в порядке, но я уже той не буду.
Ты явная дура, сказала я.
Ладно, если Альберт захочет оставить тебя, так и быть, сказала
Зачем ты выходила замуж, если не хочешь детей?
ПОТОРОПИТЕСЬ БУДЬТЕ ДОБРЫ ЭТО ВРЕМЯ
Хорошо, в то Воскресенье Альберт был дома, у них был копченый окорок,
И они пригласили меня к обеду, насладиться его радостью горячей - 
ПОТОРОПИТЕСЬ БУДЬТЕ ДОБРЫ ЭТО ВРЕМЯ
ПОТОРОПИТЕСЬ БУДЬТЕ ДОБРЫ ЭТО ВРЕМЯ
Спокойной ночи Бил. Спокойной ночи Лу. Спокойной ночи Май. Спокойной ночи.
Та та. Спокойной ночи. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, леди, спокойной ночи, милые леди, спокойной ночи, спокойной ночи.

III. ОГНЕННАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
Разорван тент реки: листьев последние пальцы
Вязнут и смыкаются во влажном берегу. Ветер
Коричневую землю сечет, неслышно. Нимфы удалились.
Милая Темза, мягко теки, пока я закончу песню.
Река не выносит пустых бутылок, бутербродных оберток,
Шелковых косынок, картонных коробок, сигаретных окурков
И прочих свидетельств летних ночей. Нимфы удалились.
И друзья их, праздные наследники городских управляющих;
Ушли, адресов не оставив.
У вод Лемана я сидела и плакала… 
Милая Темза, мягко теки пока я закончу песню,
Милая Темза, мягко теки, пока говорю я ни громко ни длинно. 
А за спиной в холодном порыве слышу 
Треск костей, и хихиканье что разносится из уха в ухо.
Крыса тихо кралась сквозь растительность
Волочась животом своим скользким по берегу
Как я рыбачил в тупике канала
Раз зимним вечером за газогенератором.
Глядя задумчиво на обломки короля моего брата 
И короля моего отца смерть перед тем.
Белые тела на низкой сырой земле обнаженные 
И кости брошенные в крохотную низкую сухую мансарду,
Лишь под лапой крысиной бряцающие, из года год
А за спиной время от времени слышал я 
Рога звук и моторов, что принесет
Свини к миссис Портер весной. 
А луна сияла ярко в миссис Портер
И дочь ее
И мыли они ноги содовой
Et, O ces voix d’enfants, chantant dans la coupole!  

Твит твит твит
жах жах жах жах жах жах
Так грубо понуждена.
Тереу

Город Нереален
Под коричневым смогом зимнего вечера  
Мистер Евгенидис, Смирнский торговец
Небритый, с карманом полным смородин
C. i. f. Лондон: документы сразу,
Просил меня на демотическом французском
Отобедать в Стрит Каннон Отеле
После уик-энда в Метрополе.

В фиолетовый час, где глаза и спина
Поднимаются от доски, когда двигатель человеческий ждет
Как биение ждет в такси,
Я Тересий, хоть слеп, бьющийся меж двух жизней,
Старый мужик с пожухшими грудьми женскими, могу видеть 
В фиолетовый час, час вечерний что бьет
Восвояси, и приносит матроса из моря домой,
Машинистка дома за чаем, счищает свой завтрак, зажигает
Плиту, и накладывает еду в жестянках.
За окном рисково размазаны
Сохнущие ее комбинации касаемые последними солнца лучами,
На диване свалены (на ночь постель)
Чулки, туфли, лифчики, и подвязки.
Я, Тересий, старик с сосцами пожухшими 
Сцену постиг, и оставшееся предскажу - 
И я ждал гостей званых.
Он, мужчина молодой прыщавый, прибывает,
Малой недвижимости служащий, с тем наглым взглядом,
Из тех низов на ком уверенность сидит
Как на Бредфордском миллионере шелковая шляпа.  
Теперь благоприятно время, как он полагает,
Блюдо кончено, она скучает и устала,
Порывы ее ласками завлечь 
Останутся не осуждаемы, коль нежеланны.
Набухший и решительный, он сразу атакует;
Изучая руки, противленья не встречающие;
Тщета его ответ не ждет,
Но привечает безразличие. 
(И я, Тересий, предстрадал все
Разыгранный на том же ли диване, ли постели;
Я кто сидел под Тебеса стеной
И шел среди нижайших мертвецов.)
Дарит один последний поцелуй патрона,
И путь нащупывает, темные ступени находя...

Она повернется и мгновение смотрит в стакан,
Обескураженная сильно удалившимся любовником;
Мозг ее проносит лишь одну полуоформленную мысль: 
“Вот теперь готово: и я рада, что закончилось.”
Как женщина красивая склоняется к безумию и
Меряет шагами комнату опять, одна,
Она автоматической рукой пригладит волосы,
И на граммофон пластинку ставит. 

“Эта музыка тянется мимо меня над водами”
И вдоль Стренд, вверх по Улице Королевы Виктории 
О Город, Город, я могу слышать время от времени 
За муниципальным баром Улиц Нижней Темзы,
Приятный мандалины плач
И звон и щебетание оттуда
Где рыбак  проводит вечер: где стены
Мученика Магнуса содержат
Неизъяснимый блеск ионический белый и золотой.

Река источает
Деготь и нефть
Баржи уходят
С крутящим прибоем
Красные паруса
Широко
На подветренную, качнутся на рангоуте тяжелом.
Баржи омывают
Выносимые бревна
Вниз поворота Гринвич
Мимо Острова Псов.

            Вэйлала лейа
            Вэйлала лейлала

Элизабет и Лейчестер
Биенье весел
Хвост образовался
Злаченой скорлупы
Красной, желтой
Свежая рябь
Волнует оба берега
Юго-западный ветер
Несущийся вниз поток
Звон колоколов
Белые башни

            Вэйлала лейа
            Вэйлала лейлала

“Трамваи, пыльные деревья.
Хайбери пилит меня. Ричмонд и Кю
Губят меня. В Ричмонде возвела я колени мои
Распластавшись на дне тесного каноэ.”

“Стопа моя на Мургейте, и сердце мое
Под стопой. После происшедшего
Он плакал. Обещал ‘начать сначала.’
Я не отозвалась. Что мне возмущаться?”

“На Маргэйт Сэндс
Могу соединить
С ничем ничто.
Обломанные ногти грязных рук.
Мои люди люди скромные кто ничего
Не ждет.”

      ла ла

В Карсаж затем пойду 

горит горит горит горит
О Боже Соу меня рвет
О Боже Соу рвет

горит

IV. СМЕРТЬ ОТ ВОДЫ
Флеб Финикиец, двухнедельный мертвец
Забыл крики чаек, глубоких морей волненье  
И выгоду и потерю.
                          Теперь на дне море
Гложет кости и шепчет. Как рос он и пал
Прошел вехи века и юности 
Входя в водоворот.
                          Язычник или Еврей 
Иль вы, кто крутит руль и ищет выгод,
Помяните Флеба, кто раз был как вы красив, высок.

V. ЧТО СКАЗАЛ ГРОМ
После света факельного красного на лицах потных
После морозной тиши в садах
После агонии в местах каменных
Стенаний и воплей
Тюрьмы и места и ревербераций
Грома разрывов над горами далекими
Тот что был жив теперь мертв 
Мы, что живем умираем ныне
Со слабым сопротивлением

Нет здесь воды, лишь скала 
Скала без воды и песчаный путь
Дорога вьющаяся над чередой гор
Что есть горы из скал без воды
Если была бы вода здесь мы стали бы пить
Среди скал не сможет никто стать и подумать
Пот сух и все стопы в песке
Только бы здесь была вода среди скал
Мертвой горы рот кариозных зубов, что плюнуть не может
Тут никому ни стоять ни лежать ни сидеть
Даже нет тишины в тех горах
Только стерильный сухой гром без дождя
Даже нет одиночества в тех горах
Но красные мрачные лица глумятся и огрызаются
С дверей глинобитных домов
                                Была бы вода здесь
А не камень
Был бы камень
Но и вода
И вода
Источник
Озеро среди скал
Если бы был здесь лишь звук воды 
А не цикада
И сухой травы пение
Но звук воды на скале
Где отшельник-дрозд поет в соснах
Кап буль кап буль буль буль буль
Но нет здесь воды

Кто тот третий кто всегда идет позади тебя?
Когда я считаю, есть только ты и я вместе
Но когда я смотрю над белой дорогой вдаль
Всегда есть еще кто-то идущий сзади тебя 
Увлеченно скользящий в коричневой мантии, под капюшоном
Я не знаю мужчина то или женщина
- Но кто это на другой твоей стороне?
 
Что за звук это высоко в воздухе
Рокот материнского причитания 
Кто эти под капюшонами орды роящиеся
Над равнинами бесконечными, в растрескавшейся земле спотыкающиеся
Окруженные одним горизонтом плоским
Что то над горами за город
Расщелины и реформы и взрывы в фиолетовом воздухе
Падающие башни
Иерусалим Афины Александрия
Вена Лондон
Нереальны
 
Женщина тянет длинные черные волосы из узла
И пиликает тихую музыку на струнах сих
И мыши летучие с лицами детскими в фиолетовом свете 
Свистят, и крыльями бьют
И склонялась вниз голова по стене закопченной
И переворачивались в воздухе башни
Звоня в поминальные колокола, что держали часы
Голосами поющими из пустых цистерн, истощенных колодцев.

В этой дыре распадающейся среди гор
В обмороке лунного света, трава поет
Над беспорядочными могилами, у часовен
Есть пустая часовня, одного ветра дом.
Нет в ней окон, и дверь раскачивается,
Кости сухие не навредят никому.
Только петух стоит на крыши коньке
Ку ку рику ку ку рику
В спышке молнии. Затем сырой порыв
Приносящий дождь
Ганга осела, и безвольные листья
Ждут дождя, пока черные тучи
Вдали собираются, над Химаватой.
Джунгли крадутся, склонившись в молчании.
Затем говорит гром 
ДА
Датта: что мы даем?  
Друг мой, кровь сотрясает сердце мое 
Ужасная дерзость момента капитуляции
Которую век благоразумия никогда не отринет
Этим, и только этим, мы существуем
Чего не найти в наших обителях
Или в воспоминаниях занавешенных милостивым пауком
Или под печатями снятыми худым солиситором
В наших пустых комнатах
ДА
Дайадхвам: Я слышал ключ
Поворачивающийся в двери раз и только раз
Мы думаем о ключе, каждый в своей тюрьме
Думая о ключе, каждый утверждает тюрьму
Лишь с падением ночи эфирные вести
Оживляют на мгновение сраженного Кориолана
ДА
Дамьята: Лодка ответила
Весело, в руки умельца с веслом и парусом
Море спокойно, сердцу твоему будет отвечено
Весело, как пригласят, послушное битое 
Во властные руки

                    Я сидел на берегу
Рыбачил, с сухой равниной позади
Могу наконец привести я земли свои в порядок?

Лондонский мост рушится, рушится, рушится

Poi s’ascose nel foco che gli affina
Quando fiam ceu chelidon —  О глотай глотай
Le Prince d’Aquitaine à la tour abolie
Эти обломки прибил я к руинам своим
Почему тогда Иль подходит тебе. Иероним вновь безумен.
Датта. Дайадхвам. Дамьята.

      Шанти     шанти     шанти


The Waste Land
Translation

by

Hvrenja

Начато: Рутс, Апрель, 2015.

Закончено: Ничейная полоса у перебитой электроопоры, Май, 2016.

Редакция: 16.11.2017

Комментарии

Популярные сообщения из этого блога

Джуна Барнс. ТЕМНЫЙ ЛЕС. Предисловие.

Перевод NIGHTWOOD by Djuna Barnes. или: Найтвуд. Джуна Барнс. Принятое кое-где название НОЧНОЙ ЛЕС в этом рабочем варианте пока заменено более соответствующим текущему смыслу процесса, - рождающему свою собственную аллегорию. Словом, оно указывает, что вы вступаете сюда, как и я, на собственный страх и риск... ТЕМНЫЙ ЛЕС. Джуна Барнс Предисловие. Когда встает вопрос о написании предисловия к книге креативного характера, я всегда чувствую, что не много книг стоит представлять как в точности те, что имеют дерзость быть таковыми. Я уже свершил два подобных дерзновения; это третье, и если оно не последнее, то никто не будет удивлен этому более чем я сам. Я могу оправдать это предисловие лишь следующим образом. Кто-либо способный предугадывать реакцию людей при первом прочтении книги, постигнет эту развивающуюся по ходу интимную связь с ней. Я читал Найтвуд много раз, в рукописи, в правках, и после публикации. Если что-либо можно сделать для других читателей – принимая, чт...

Зигфрид Сассун. Самоубийство в окопах. И Пит Догерти.

Ко дню рождения Пита Догерти. Выполняется по просьбе нашего единственного фаната. Ну, и по совместительству фаната Пита. В честь дня рождения последнего, исполняется мной впервые) ………. ………. Ну что там, в самом деле, переводить? Вот это: https://www.youtube.com/watch?v=Obdxd_rfcsE ? Да не смешите, это даже сегодняшним детям понятно. Тем и берет, лирик хренов. Кто бы с ним возился, если бы именно этого он и не писал. Так что выбор пал не отрывки The Books of Albion: ( http://whatbecameofthelikelybroads.blogspot.com/…/books-of-… ) Ознакомиться с шедевром полностью можно здесь: ( http://version2.andrewkendall.com/…/misc/booksofa…/book1.htm ) И не на Богемию, написанную на поэтическом семинаре: http://genius.com/Pete-doherty-bowhemia-annotated Там, однако же, есть причина для длинной телеги – о той, ставшей обыденной, манере письма, что, по аналогии с постбродскизмом русской литературы, можно назвать пост буковскизмом. Но, нет смысла бросаться ярлыками навскид...

Найтвуд. Джуна Барнс. Отрывок первый.

В начале 1880, не смотря на сильно обоснованные подозрения что до целесообразности увековечивания той расы, что имела санкцию Бога и неодобрение людей, Хедвиг Волькбейн, Венская женщина великой крепости и военной красоты, лежа на задрапированной насыщенным ярким красным постели, под пологом с тиснеными развевающимися крыльями Дома Габсбургов, пуховом одеяле с конвертом сатина на нем, в массивных и потускневших золотых нитях, зажатых в руках Волькбейн - давала жизнь, в возрасте сорока пяти, единственному ребенку, сыну, через семь дней после того как ее врач предсказал что она разрешится. Вспахивая это поле, которое тряслось под цокот лошадей на улице внизу, с дюжинным великолепием генерала салютующего флагу, она назвала его Феликс, вытолкнула его из себя, и умерла. Отец ребенка ушел шестью месяцами ранее, жертва лихорадки. Гвидо Волькбейн, Еврей итальянского происхождения, был одновременно гурме и денди, никогда не появлявшийся на публике без ленты некоего не вполне ясного знака...